В современных memory studies применяются различные подходы и методы, направленные на реконструкцию карты памяти (системы исторических представлений общества) определенного времени. Они не всегда согласованы между собой. Разумеется, следует принимать во внимание технологическую условность используемого инструментария и отдавать отчет в том, что в любом случае мы конструируем определенную модель памяти общества/массового сознания, в той или иной степени приближенную к реальности.
В этой связи необходимо, прежде всего, остановиться на методологии исследования и используемой терминологии, уже апробированной в ряде исследовательских проектов и текстов.[1]
В своих построениях мы исходим из позиции, отграничивающей социальную, культурную и коммуникативную память. Термин социальная (коллективная) память обычно используют, ссылаясь на работы Морисса Хальбвакса, понимая под ним память (систему представлений о прошлом) определенной социальной группы в определенный момент времени[2]. В нашем случае под такой социальной группой понимается российское общество/ нация XX- начала ХХI вв. Для реконструкции социальной (национальной) памяти ключевой задачей является анализ культурной памяти общества. Этот термин обычно используют, ссылаясь на работы Яна Ассмана[3]. Под культурной памятью нами понимается устойчивая система представлений о прошлом, закрепленная / отраженная в текстах/памятниках культуры, имеющих длительное воздействие на сознание общества. Это памятники искусства, литературы, учебные тексты, обязательные для изучения, символы, традиции и коммеморации, которые транслируют определенную информацию о прошлом на протяжении длительного времени (жизни хотя бы поколения людей). Коммуникативная память отражает циркуляцию исторической информации в социальном и медиапространстве в текущий момент времени, включая в себя всю совокупность дискурсов и данных о прошлом, которые воспринимает сознание человека конкретного общества (устная традиция, mass media и социальные сети, образовательные практики и т.п.). Разумеется, культурная память постоянно воздействует на характер формирования коммуникативной памяти, но, с другой стороны, именно в рамках текущей информационной ситуации рождаются новые интерпретации памятников культуры, появляются новые тексты и образы новых ключевых событий и героев, которые со временем войдут в пантеон культурной памяти общества[4].
Под объектом исторической памяти понимается конструкт, отражающий любой исторический феномен, оценочная характеристика которого содержится в исследуемом тексте. Разумеется, в зависимости от материала и цели работы исследователь может конструировать объекты по-разному. К основным объектам относятся те или иные эпохи (эпоха домонгольской Руси, эпоха допетровской Руси, эпоха феодализма, советская эпоха, новое время, XIX век, ХХ век и т.п.). Локальные объекты (имеющие привязку к месту и времени) так или иначе соотносятся в эпохами (т.е. основными объектами). Сложными локальными объектами можно считать исторические явления, имеющие в историческом сознании лишь приблизительную (или различную) темпоральную и пространственную локализацию. Для карты памяти российского общества это такие объекты, как русская интеллигенция, освободительное движение, казачество, монгольское иго и т.п. Герои и события относятся к категории простых локальных объектов исторической памяти, т.е. объектов четко локализованных во времени и пространстве. В конечном счете, именно эти объекты являются основой для конструирования более сложных объектов и карты памяти в целом. В исследовательском отношении с ними проще работать в ходе контент-анализа источников исторической памяти[5].
Исходя из вышесказанного очевидно, что ключевым элементом заявленной схемы анализа является адекватная система выборки источников формирования исторической памяти и массового исторического сознания определенной эпохи. Разумеется, для различного времени эта работа включает различные группы источников. Так, для понимания карты памяти современного общества важно учитывать, как источники, формирующие исторические представления в длительной перспективе (тексты классической литературы, памятники живописи и музыкальной культуры, скульптурные образы, признанные тексты публицистики и политической философии, историографические нарративы, ориентированные на культурную элиту, тексты, читаемые в рамках школьной программы, признанные памятники киноискусства и др.), так и тексты, актуальные в современном медиапространстве (сетевой контент разных типов, например, Википедия, группы в социальных сетях, актуальная публицистика и журналистика, выступления политиков и блогеров, историческая беллетристика, массовое кино, календари, компьютерные игры, реклама, исторические анекдоты, телевизионные передачи, пропагандистские компании государства и иных акторов и многое другое). Нужно, учитывать, что эти выборки могут быть различными для разных регионов и поколений российского общества.
В своей работе мы основываемся на базе данных, составленной более чем по 30 различным выборкам источников за период 1990-2020 гг., проведенных как в рамках текущего проекта, так и на данных предшествующих проектов, связанных с изучением исторической памяти российского общества и осуществленных в Институте истории (историческом) факультете СПбГУ в 2008-2020 гг.[6]
Ключевым для данного проекта является вопрос о структурировании системы исторических представлений социальной (коллективной) памяти. С нашей точки зрения, наиболее продуктивным и методологически работающим является конструктивистский подход, в фокусе которого рассмотрение представлений о прошлом, исходя из образа будущего. Иначе говоря, мы отталкивались от положения о том, что взгляд на прошлое формируется в рамках определенной идентичности, исходя из представлений о будущем, а также из того, что можно условно рассмотреть основные источники формирования исторических представлений с точки зрения характеристики ими событий и героев русской истории с «традиционалистской» и «либеральной» точки зрения. По крайней мере, этот подход представляется вполне функциональным относительно наиболее важных текстов, героев и событий XIX – начала ХХI вв., когда в российской культурном и общественном сознании происходило столкновение двух основных идеалов будущего – традиционалистского / государственнического и либерального / западнического. В рамках первого идеала приоритетной целью исторического развития России является укрепление государства/соборности/коллективной нации. В рамках второго идеала приоритетной целью исторического развития России является эмансипация и гарантия прав граждан, личности[7]. Разумеется, это очень условная и упрощенная конструкция – в действительности в российском общественном сознании и политическом поле шла и продолжается борьба различных идеологий – разных форм консерватизма (от идеологии «официальной народности» до славянофильства), разных форм либерализма и западничества (от консервативного либерализма до либертарианства и социал-либерализма), разных форм социализма (от анархизма до большевизма). Однако, по существу, исторические идеалы сводились к указанным двум основным формам. Неслучайно, что в литературе общим местом стали заключения о родственности идеологии и характера политического режима самодержавия и советского тоталитаризма[8], а затем авторитарных тенденций 2000-2010-х гг.[9]. Отметим, и то, что хотя традиционалистский взгляд на прошлое и будущее был характерен для государственной политики памяти этих режимов, он встречал устойчивое неприятие со стороны культурной элиты общества, а потом и постоянное отторжение в системе культурной памяти, в том числе в историографической традиции – напомним, что основные дискурсы российской историографии, задавшие господствующие схемы национальной истории, были сформулированы в либеральными историками ХIX – начала ХХ вв., которые, в свою очередь, являлись неотрывной частью российского общества и российской интеллигенции, конструировавших историю в соответствии с теориями социального и политического прогресса того времени[10].
Таким образом, были сформулированы основные парадигмы российской истории, условно относящиеся к двум основным дискурсам – традиционалистскому и либеральному. Выявленные парадигмы поддаются более общей содержательной группировке относительно трех основных групп ценностей: 1) национально-государственные 2) социальной справедливости 3) прав и свобод человека. Во всех концепциях смешанного характера один из элементов подчиняет другой.
Исходя из этих наблюдений (сопоставленных с данными и материалом, полученным в результате анализа различных групп источников), в исследовательских целях были сформулированы четыре основных концепции российской истории, использованные в качестве инструмента анализа в рамках настоящего проекта.
1) государственно-патриотическая.
Исторический идеал. Путь России –к государственному (а значит национальному) величию, в жертву которому могут быть принесены все иные ценности (в том числе социальные и гражданские права)
2) государственно-социальная
Исторический идеал. Целью России является достижение величия государства и нации, которое достижимо только при условии сильной государственной власти, защищающей социальные права масс
3) национально-либеральная
Исторический идеал. Целью России (как и любой цивилизованной страны) является построение общества, где гарантируются права граждан. Достичь этого идеала можно только используя национальный опыт, опираясь на традиции российской государственности
4) радикально-либеральная
Исторический идеал. Россия – часть Европы и должна двигаться по западному пути – целью ее исторического движения должно стать обеспечение прав граждан, решению этой задачи должны быть подчинены государственные институты
Государственно-патриотическая и государственно-социальная концепции могут условно быть отнесены к традиционалистскому идеалу общества, согласно которому правильное историческое развитие ведет к усилению коллектива (нации / государства / трудящихся / человечества и т.п.), чье процветание составляет смысл жизни личности. Национально-либеральная и радикально-либеральная концепции могут условно быть отнесены к либеральному идеалу общества, согласно которому правильное историческое развитие ведет к расширению прав и возможностей личности. В рамках предложенной исследовательской схемы можно выделить также социально-либеральную (социал-демократическую) парадигму (относящуюся к либеральному общественному и идеалу) и радикально-социальную (коммунистическую) парадигму (которую можно отнести к традиционалистскому идеалу). Однако анализ базы данных показал, что в корпусе рассмотренных источников связанные с ними тексты занимают периферийные позиции, в связи с чем они были отнесены к той или иной наиболее близкой концепции, принятой в качестве инструмента анализа.
В ходе исследования нами применялась типология простых локальных объектов исторической памяти, связанная с определением роли, которую тот или иной объект (персонаж или событие) занимает в модели прошлого, конструируемой в рамках разных концепций. В зависимости от этой роли можно выделить 3 условных типа локальных объектов исторической памяти: «места консенсуса», «конфликтные объекты» и «болевые точки памяти».
К местам консенсуса национальной памяти можно отнести объекты, по которым существует общее согласие как внутри концепций, так и между ними.
К конфликтным объектам мы относим объекты, которым даются оценки прямо противоположные в зависимости от принадлежности текста к конкретной идеологической концепции.
К болевым точкам памяти, можно отнести объекты, к котором в рамках текстов, относящихся к одной идеологической концепции, отношение принципиально различно.
[1] Цыпкин Д.О., Шибаев М.А., Карбаинов Н.И., Балаченкова А.П., Ростовцев Е.А., Соловьев Д.В., Хохлова А.М., Шилов Д.Н, Кинчарова А.В., Павлов С.В., Петрова Е.В., Ржешевская А.Ю., Росугубу И.А., Сидорчук И.В., Сосницкий Д.А. Структурные конфликты в историческом сознании россиян как потенциальная угроза национальной безопасности: историко–социологический анализ. СПб., 2009. «(при поддержке фонда «Вехи эпох», руководитель Д.О. Цыпкин, научный консультант – А.Ю. Дворниченко); Ростовцев Е.А., Сосницкий Д.А. Идеалы в которые верят… Мотив сакрального в исторических нарративах о войне (по материалам художественной литературы): постановка проблемы // Война и сакральность: Материалы Четвертых международных научных чтений «Мир и война: культурные контексты социальной агрессии» (Санкт-Петербург – Выборг – Старая Ладога, 1–4 октября 2009 г.) / отв. ред. И. О. Ермаченко, С. М. Капилупи. М.; СПб.: ИВИ РАН, 2010. С. 224-229; Шибаев М.А. В поисках утраченного: Учебники последних лет по отечественной истории // Пушкин. 2009. №3. С.72–75; Ростовцев Е.А., Сосницкий Д.А. Человек и легенда. Почему Столыпин попал в пантеон российских героев? // Родина. 2012. №4. С.112-117; Ростовцев Е.А., Сосницкий Д.А. Два взгляда на войну 1812 г.: Отечественная война на страницах школьных учебников императорской и советской России (1860- начало 1930 –х гг.) // 1812 год в судьбах России и Европы. Сб. трудов международной научной конференции. Санкт-Петербург, 6-7 декабря 2012 г. СПб., 2012. С. 242-259; Ростовцев Е.А., Сосницкий Д.А. Уже не Николай Палкин? Николай I в исторической памяти // Родина. 2013. № 3. С.128-130; Ростовцев Е.А., Сосницкий Д.А. Павел I и Александр I в исторической памяти российского общества конца XX – начала XXI в. Власть, общество армия: от Павла I к Александру I. Сборник научных статей / сост. и отв. ред. Т.Н. Жуковская. СПб.: Нестор-История, 2013. С. 241-256; Романовы в исторической памяти российского общества рубежа ХХ–XXI вв. постановка проблемы // К 400-летию Дома Романовых. Монархии и династии в истории Европы и России: Сборник материалов международной научной конференции: в 2 ч. – СПб.: Скифия-Принт, 2013. Ч. 1. С.336-356; Ростовцев Е. А., Сидорчук И. В. «Образ чужого» в исторической памяти россиян: Турция в текстах русской литературы (XIX-XX вв.) // Научно-технические ведомости СПбГПУ. Серия «Гуманитарные и общественные науки»; 2014. Вып. 1. С. 215-224; Цыпкин Д.О., Шибаев М.А. 1612 и 1812 годы в современном массовом историческом сознании (к постановке проблемы) // 1612 и 1812 годы как ключевые этапы в формировании национального исторического сознания: сборник научных трудов. СПб., 2013. С. 6-15 Ростовцев Е.А., Сосницкий Д.А. Освободитель или жертва? Александр II в исторической памяти россиян // Родина.2014. №4. С.150-152; Ростовцев Е.А., Сосницкий Д.А. Направления исследований исторической памяти в России // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 2: История. 2014. № 2. С. 106-126; Ростовцев Е.А. Сидорчук И.В. Музей и историческая память в современной России // Вопросы музеологии. 2014. № 2(10). С. 16-21; Ростовцев Е.А., Сосницкий Д.А. «А напивался в одиночку...» Александр III в исторической памяти россиян // Родина. 2015.№2. С.136-138; Ростовцев Е.А., Сосницкий Д.А. Забытый золотой век: Ярослав Мудрый и Русь Ярослава - переосмысления XIX - начала XXI в. // Русин. 2016. № 4 (46). С.26-43; Шибаев М.А. Концепции истории России и современное медиапространство: тенденции и прогнозы // История и культура. 2016. № 14. С. 142-152.; Ростовцев Е.А., Сосницкий Д.А. «Куликовский плен»: образ Дмитрия Донского в национальной исторической памяти // Quaestio Rossica. 2017. Т. 5. № 4. С. 1149-1163; Ростовцев Е.А., Сосницкий Д.А Русское средневековье в коммерческой рекламе: постановка проблемы и перспективы исследования (вторая половина XIX – начало ХХI вв.) // Древняя Русь во времени, в личности, в идеях. СПб., 2017. Вып. 7. К 60-летию профессора Андрея Юрьевича Дворниченко. Отв. ред. А.В. Петров. С.398-416; Ростовцев Е.А., Сосницкий Д.А Средневековые события и герои в советских отрывных календарях // Новейшая история России. 2017. No 3 (20). С. 163–181 Ростовцев Е.А., Сосницкий Д.А. Князь Владимир Великий как национальный герой: создание образа // Диалог со временем. 2018. № 65. С. 150-164; Ростовцев Е.А., Сосницкий Д.А. Средневековые герои и события отечественной истории в сетевых ресурсах // Историческая экспертиза. 2018. № 1. С. 41-58; Ростовцев Е.А. Допетровская Русь в жанре интернет-анекдота // Историческая экспертиза. 2018. № 4. С.173-184; Ростовцев Е.А., Сосницкий Д.А. Владимир Святой как национальный герой: воскрешение образа // Диалог со временем. 2019. № 69. С. 307-321; Bodnarchuk Dmitrii V. The mobilized middle ages in historical memory // Вестник СПбГУ. Серия История. 2019. Т. 64. № 1. С. 159-176; Сосницкий Д.А. Юбилеи Допетровской Руси в императорской России // Вестник СПбГУ. История. 2019. Т. 64. № 4. С. 1226-1239; Rostovtsev E.A. The Immortal Host of Prince Igor // Вестник Санкт-Петербургского университета. История. 2020. Т. 65. Вып. 3. С. 883–903. и др.
[2] Хальбвакс М. Социальные рамки памяти / Пер. с фр. и вступ. ст. С.Н. Зенкина. М., 2007.
[3] Ассман Я. Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004.
[4] Ср.: Репина Л.П. Культурная память и проблемы историописания (историографические заметки). М., 2003. С. 10–11
[5] Сосницкий Д. А. Историческая память о допетровской Руси в России второй половины XIX — начала XXI вв.: дис. ... канд. ист. наук. СПб., 2015. С.7-9.
[6] «Структурные конфликты в историческом сознании россиян как потенциальная угроза национальной безопасности: историко–социологический анализ. СПб., 2009. (рук. Д.О. Цыпкин, научный консультант – А.Ю. Дворниченко); «Российская историография с древнейших времен до 20-х гг. ХХ века: проблемы периодизации, взаимодействие научных парадигм и закономерности развития в общественно-политическом контексте» (рук. А.Ю. Дворниченко); «Мобилизованное Средневековье»: обращение к средневековым образам в дискурсах национального и государственного строительства в России и странах Центрально-Восточной Европы и Балкан в Новое и Новейшее время» (рук. А.И. Филюшкин); «Образ русского средневековья в СССР: особенности государственного и социального заказа» (рук. Д.А. Сосницкий); «Российская история в зеркале массового исторического сознания (1991 -2020)» (рук. Е.А. Ростовцев).
[7] Подробнее о применяемой методике анализа см. Цыпкин Д.О., Шибаев М.А., Карбаинов Н.И., Балаченкова А.П., Ростовцев Е.А., Соловьев Д.В., Хохлова А.М., Шилов Д.Н, Кинчарова А.В., Павлов С.В., Петрова Е.В., Ржешевская А.Ю., Росугубу И.А., Сидорчук И.В., Сосницкий Д.А. Структурные конфликты в историческом сознании россиян как потенциальная угроза национальной безопасности: историко–социологический анализ. СПб., 2009. «(при поддержке фонда «Вехи эпох», руководитель Д.О. Цыпкин, научный консультант – А.Ю. Дворниченко).
[8] Хотя ряд текстов, проводящий эти параллели с разных позиций бесконечен в наиболее законченном виде он был сформулирован в текстах русских эмигрантов (см. об этом: Пащенко Л.В. Феномен тоталитаризма в трактовке представителей русского зарубежья // Вестник Мурманского государственного технического университета. 2008 Т. 11, № 1, С. 89-93) и американских историков и советологов ХХ в. (см., напр.: Fainsod M. How Russia is Rulled. Cambridge, 1963; Sumner B. Survey of Russian History. Duckworth, 1945. Шутова В.А. Эволюция доктрины тоталитаризма в социологии США в 1960-1970-х гг. // Методологические проблемы науки. Томск, 1978. С. 135-142.) Из более поздних работ, см., в частности: Улам А. Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года. М., 2004; Хазагеров Г.Г. Риторика тоталитаризма: становление, расцвет, коллапс (советский опыт). Ростов-на-Дону: ЮФУ, 2012. 276 с.
[9] См., напр.: Дворниченко А.Ю. Прощание с революцией. М., 2018.
[10] См., напр.: Леонтьева О.Б. Историческая память и образы прошлого в российской культуре XIX – начала ХХ вв. Самара, 2011. С.24-50.